Каре́та въе́хала в воро́та, скрипя́ по песку́, ко́е-где́ в лу́нном све́те замелька́ли чё́рные мона́шеские фигу́ры, слы́шались шаги́ по ка́менным пли́там…
Karéta vʺjéxala v voróta, skripjá po peskú, kóje-gdé v lúnnom svéte zamelʹkáli čórnyje monášeskije figúry, slýšalisʹ šagí po kámennym plítam…
The carriage drove in at the gate, crunching over the sand; here and there in the moonlight there were glimpses of dark monastic figures, and there was the sound of footsteps on the flag-stones. . . .
